Innen: Собственная глупость, приведшая искусницу в яму беспорядка, обстановка которой заставляла припоминать оплот собственного прошедшего ужаса. Обратная сторона красы Нариона раскинулась в виде долгих проулков, темных лабиринтов, не освещенных луной, зашедшей в страхе за клочковатые сгустки серых облаков. Иннен пару раз была небрежно задета тяжелым плечом, откинута в сторону, почти что сбита, но её не покидала уверенность в правильности пути. Место казалось знакомым, и поиски дома Шер невинно продолжались, меж тем, как под не длинную юбку, предложенную незадачливой воровкой, пробирался холод, ледовой кистью сжимавший человеческую кожу. Бежали мурашки, возрастала чувствительность.

Джесра: Innen: - Разве пристало одному бродить по улицам таким? Ан вдруг встретит кто недобрый, обманет, заведет куда в места опасные, с жизнью распрощаться повелит? - Раздался в миг один позади Иннен голос, явственно ее окликающий - дивно ласковый, как для здешних недобрых, порочных мест, голос не женский, девичий, славный да ясный. Коль голову повернуть - можно и рассмотреть, кто посмел без спросу должного за плечо путника в Бездне тронуть ладонью тонкой, светлой. Стоит пред Иннен гостья незваная, росточком едва ль ей чуть выше плеча вышла, в плащ теплый, зимний укутана, приминает снег сапожками добротными - пеняет ей, будто опасны места сии, а сама выглядит дочкой купеческою, лучшей добычею ножевых охотников здешних подворотен. Смотрит на Иннен с улыбкой, словно бы смущенною, да говорит вновь ласково. - Аль заблудился ты? Дай путь укажу, негоже тут лишний раз землю топтать, опасно сие...

Innen: Джесра: За юношу ли приняла краса девичья Органиста? Вопросительно, оглядываясь поспешно, теряя из виду вывеску игрального дома, кою рассматривала уже несколько минут. Пыль кристальная вновь в глаза полезла, прилипла меж частиц пушистого веера ресничек, по щекам охлажденным заскользила, заездила. — Почему опасно? - С наивностью вопроса к незнакомке, избирая бездумной путь и опасность разговора с малоизвестной личностью. И с прищуром глаз темных, сдвинула полосы угольные к переносице, недоуменно: - Вы же сами одни...

Джесра: Innen: - Так я путь верный знаю, от пустых да опасных взглядов далекий...Коль нужда побывать в местах здешних, отчего бы не пройти им, да беды избегнуть. Пойдешь ли со мной? - Синеокая девица улыбнулась ей вновь, щедра на тепло голоса да движение ресниц густых, да на ладонь в приглашении протянутую - ан ведь, и впрямь могла же принять высокую да тонкую фигуру Иннен за юношескую. Только и взглянуть, сколь к лицу ей светлому тень смущения, да робкое кокетство взглядов, что столь открыто бросает за лицо Органиста из-под ресниц. Да, не смотря на вольготность ее в общении, в ответ на всплеск громкий голосов мужских в заведеньи, что ранее вниманием Иннен облечено было, тревога мелькает во взгляде девицы. - Вдвоем не столь боязко будет, да и мне доброе дело сделать не трудно...Пойдешь? - И в глаза заглядывает, смещивая надежду с интересом, все в синюю пелену окрашивая.

Innen: Джесра: К пленительной синеве, разительной от морской волны, но чем-то схожей все-таки, метнулась взглядом бездонно-черным, тяжелым, отразившим то ли усталость, то ли недоверчивость. И замешательство, смутившее белизну лика, было откинуто безумным решением. — Впрочем, было бы не плохо... - Шелест десницы правой, вкладывая в наверняка дышащую теплотой руку девицы-красавицы пятерку холодно-мертвенных перст, сжатием робким скрепляя обманчивый союз. И смотрит, и ждет, и стоит в непонимании, в бессознательности действия сего.

Джесра: Innen: - Как славно!...- Обрадовалась ночная дева, сжимая подаренную ей столь щедро и решительно ладонь. На ее руке нет перчатки, но верно, пробирает ее холод до костей, ибо касание пальцев тонких оказалось мрамора холодней, пусть и сжалось ласково, бережно. - Идем же, пустое дело здесь стоять, да взгляды привлекать чужие...- Вновь колдовством улыбки блеснув, синеокая девица решительно тянет Иннен за собою, с улицы чуть по-просторней, в узкую, темную, кривую сеть переулков, которыми столь зловеще славится Бездна. Только соступить тут с дороги обманчиво-прямой, только дать себе слабость аль волю попытаться обрезать путь - не найдут, не дозовуться, не забьется сердце вновь. Угол каменный миновал, один да другой - где шли они, где дорога назад? Тянет за собой ладошка нежная, холодом могильным отзывается, а вверх взор поднять - там улыбка ласковая, да взор пристальней с каждым шагом. Вышли в миг единый на крошечного дворика нутро, взглянули на пару заколоченные окна домов, да прозвучало тихое. - Ведь ты поможешь мне и в ином деле, правда?...Ведь поможешь? - Остановившись вдруг, пытливо заглянула спутница Иннен в ее глаза. И синева в них, словно мир вдруг посягнула от Органмиста заслонить ведь, и прозвучал нежный голос не звоном серебра, а шелестом вкрадчивым, мольбой светлой, поступью темноты, сердца внутри частотой ударов непрошеных. "Помоги мне, подчинись мне, отзовись на зов мой" - беззвучно прошептала темнота с глазами омутной синевы, что глядела так ласково, так наивно, так завораживающе-доверчиво...

Innen: Джесра: Перемещение меж смежных, совмещенных лабиринтов, мимо сетки грязных, устрашающих домов, но.. свет ведет, глаза эти синие, чарующие, подавляющие большинство страхов вокруг - мёд для покалеченной души Органиста. Ропотная речь, сгустки и клубки пара призрачного отпуская с уст тонких: - Помогу, помогу, безусловно! - Очаровано, околдовано сознание музыканта, падкого на красу, щедрого на сочувствие, стойкого на боль, но замирающего при нежности бесконечной. Пальцы раненные сжали невольно аккуратность кисти незнакомки, причиняя боль собственным мелким порезам, подавая сигналы голове. Но нет, не слышит. Пасть гибели неминуемой раскрылась, шепот темноты соблазнительно,, льстящий и успокаивающий. — А чем помочь вам?

Джесра: - Стать моим. - Прошелестела в ответ нежная темнота - арканом тонким, тенью темноты наброшенная на сердце человека напротив, стянула она власть свою над темноокой жертвой так нежно, так трепетно-заботливо! Дланью прохладной коснулась ведьма светлой щеки Органиста, приласкивая белую кожу, столь сходную с цветом лица ее, и неспешно всходящим на снежные небеса ликом Луны. Сквозь мягкую черноту волос девушки проходясь, пряди сквозь пальцы ее пропуская - как славно, как заманчиво смотрит синеокая ведьма на Иннен сейчас, словно и впрямь любуясь своей удивительной жертвой, которую столь щедро послала ей ныне ночь. Темными, тугими кольцами сворачивается вокруг них неспешно воплощающийся в пусть более зримую, чуть более плотскую форму Шиис, ощущая заманчивое нетерпение, предвкушение своей Слушательницы. Ладони белые коснулись щек Иннен, огладили прохладой шею, касаньем ветра зимы расстегнули воротник, сдвинули в стороны защитную теплоту одежд, да замерли на точеных плечах Органиста.
Мягко надавливая, легко опрокинуться вынуждая назад - там, где лишь снега прохладная глубина, словно перина пуховая, там, где лишь вьется густотой чернильной Шииса кольцо жаждущее, голодное к человеческому теплу, алчное до трепета смертной души. - Приляг же...- Не отпускает ни на миг колдовская синева очей, льется в уши шепотом призывным, любящим, волнительным.

Innen: Джесра: Царство холодное позади; оковы раскрывающиеся, ледяные, поцелуем тела худого и наста колкого желая заключить связь меж человеком и призрачным оттенком чужого духа, тянувшегося вслед за мягкими прикосновениями синеокой обманщицы. Дрема своего помощника, так безрассудно пропустившего или не захотевшего использовать шанс защиты Органиста. А иной раз тронута серьга светом фиалковым, вроде с порывом, в метании слабовыраженном, но не сможет помочь бедолаге. — А.. - Приоткрывая полоску губ в возмущении на касание небрежное постели снежной, но после успокаиваясь, мирно укладывая бренность своего тела на пьедестал губительный; влас смольный посыпался, буравя крупу снега, рука черпнула горстку непроизвольно, затмевая белизной кровоточивость перст.

Джесра: Холода ласка, что успела Иннен вдоль спины вытянуть кратким хлыста ледяного касанием, вдруг подтаивает, уступает место иным прикосновениям - вспенивается вокруг упавшего Органиста темнота объятий не плоти, но Духа, обвивает тонкий стан, проникает вкрадчивыми касаниями под обманчивую защиту одежд, льнет к светлой коже десятком прикосновений кратких, сотней незримых пальцев, тысячью бесстыдных поцелуев темноты. Неспешно, настойчиво, чувственно - как тонкие пальцы, что ищут прохлады в снегу, скользят над клавишами величественного инструмента, так ныне темный дух Шиис касается тела Иннен - так, словно смертная плоть обратилась дивным инструментом музыкальным, и лишь истинному ценителю впору по подрагиваюшим струнам его пройтись, тронуть чувственность клавищ, вызвать с бледных губ чарующий отзвук стона, сложить касания податливо опустившегося в его темные обьятия стройного тела в ночную чувственную симфонию. Кто сказал, что Хаос - не может творить? ...
Словно из марева темного, склоняется к Иннен белый лик ведьмы - бездонной синевой глаз, луной лица, пунцовым цветом алых губ, сошедшей прочь маской невинного девичества, словно отброшеным пологом прочь. Смеются уста ведьмы, искры восхищения распростертой фигурой под нею горят во взгляде, жаждой темной таятся, пульсируют голодом духа, что ныне так сладострастно сжимает тело Ограниста в своих объятиях.

Innen: Джесра: Ценитель музыки подобной симфонии касаний еще не встречал, и стоном стеснительным обозначил свои чувства, задрожавшие в области грудной клетки - там, за тонкой гранью кожи и души, вспыхнувшие, зажженные. Да не проклянет Иннен творение бесовское, это исчадие хаотичное, в беспорядке и мнительности своих действий искусившее Органиста. К лицу, схожему с далекой луной, взглядом внимательным, пристальным, бесцеремонным, однако с толикой металла, холода, жесткости - все тот же порыв внутренний, амбивалентностью своею, непонятностью - с презрением или с радостью ? - обращаясь к синеокой. Двояко смотрит, мешая в омуте мыслей свое отношение, свои эмоции, но лик все равно походит на камень, умерший в своей неподвижности - только губы приоткрылись белые, красоты лишившиеся. Цепкость невидимых рук поглощает Иннен, усыпляет, баюкает, и сознание отдается сильнейшему, какое бы непокорное оно ни было.

Джесра: Что есть одежда, грубости касание ненужных тканей, негодным контрастом между вкрадчивой, умелой лаской духа теней, по телу медленно скользящей, сжимающей, льнущей, трепещуще-настойчивой. Что есть - лишь чехол ненужный, лишний, искусственный, и доля его уйти прочь, обнажая взгляду линии и изгибы, тонкость черт и замершую гармонию эмоций, что так чутко, так пристально, так вдохновенно пьет взором синим с лица Органиста ведьма. Засияла платиной благородной под лунным светом кожа Иннен, да пуще яростного боя горячего сердца укрывают ее сейчас касания Шииса - ревнив дух, не щедра на деление добычи своей отзывчивой Джесра, и ни одна пушистая снежинка не касается ныне распростертого тела, не пытается пробудить из сладостного кокона порочных ласк к холоду и бездушности ночи, упавшей невинной небесной слезой зимы. И пронзительность ласки - крепче, и оковы желания - жарче, и бесстыдство звучит в темном дворике нотой совершенства.
Творя и созидая над бархатной нежностью бедер, над белыми полукружьями груди, в стремительно набирающем силы и глубины отзвуке плотского аллерго.

Innen: Джесра: А душа стремится от аллегро к ларго, желая принимать текучую последовательность нежных прикосновений довольно долго, протяжно-нежно отзываясь внутренне, но никак внешне, ибо посчитав себя полотном под кистью чужого духа, музыкант неосознанно олицетворял себя произведением чьим-то, мелодией неведомой, новой, и гордился воссозданными образами под прикрытыми хрусталиками черных глаз, оставаясь без движения. Танцевали незнакомые звуки внутри, тело цепенело с каждым касанием руки призрачной, от губ нематериальных вздрагивая, и - новый звук соскакивает с нити сознания, движется глиссандо к другому: так создается цельная рапсодия тела Органиста. И шатается, впадая в безумие от порочности действий, быть может, отторгая их внутри из-за заляпанного мерзостью прошлого. Расплывается туман в сознании - завеса; в голове начинается долгожданный ветер, разбрасывающий мысли в сторону, уводя в палаты вечного покоя и наслаждения, тронув мельком черные локоны. Уст смыкание, сжатие плотное, впервые меняя равнодушие лица на гримасу искаженную, непонятную - как же глубоко сидели эмоции, так и не могли, не могли найти выход наружу!

Джесра: И впервые за весь отзвук мелодии сладострастной, накрывают плотную линию бледных уст иные губы - сквозь жар опаляющий, пламя внутренние заслоны сметающее, искры взмывающей в торжестве финала восхитительно-яркой души Органиста, проникая медом и елеем, омутом и бездной, властью и подчинением, щедростью и пустотой. Не тронувшая блаженствующее в экстазе касаний Шииса тело и касаньем ланит ранее, не протянувшая тонкость и нежность пальцев к призывно раскинувшейся глубине вдохновения, Джесра целует уста Иннен, знаменуя собой финальный аккорд, безудержной волной, захлестывающей изнутри - и Шиис, в безмолвии торжествующего рева обладания, в тысячи раз усиливает охватившие ныне Иннен чувства, в безжалостном низвержении смертной плоти и рассудка Органиста в вихрь навеянных безувств, вырывая, раскрывая, взрезая каждый оттенок и эмоцию, на которую способен этот слушатель, выплескивая ее в голодные, льнущие, выпивающие бурлящую силу жизни Иннен губы ночной ведьмы.

Innen: Джесра: Сравнимо дороге, которая расходится под ногами, земле, которая крушится и раскалывается, сравнимо шагу и неудачному удару по ноге, а после всего - ожиданию боли от падения, кое длится бесконечно-долго, и поедает своим страхом конца — вот эти приходящие чувства, ассоциативные ряды в почти отключившемся сознании музыканта, душа которого безнаказанно вывернута наизнанку, прочитана и исписана теперь узорами воспоминаний о синеокой красавице и духа её, сродного с духом самого Органиста. Ресницы задеты трепетом, но недолгим, уста ласкающие не отторгнуты, и не будут, покуда не вынут из Иннен часть того, чем искусница жила, и этот своеобразный выдох жизни сулил и пророчил скорые перемены в размерной жизни Органиста, распластавшегося в объятьях ночной ведьмы и в них же погибающего эмоционально.

Джесра: ...как смерть могла бы быть сейчас сладка! Жизнь, в трепете открытости ее, не каплею за каплей покидала раскрытую податливость тела под двойным обьятием слушательницы и ее духа, но одной, единой, слитной волной, испитой до дна, до холодеющих окровавленных перстов Органиста, до закричавшего сердца в груди, сорвавшегося в бешеный ритм в сплетении цепких ладоней Хаоса, словно в купели. Мир вспыхнул вокруг, Бездна с готовностью падкой приняла Иннен в свои обьятия, затянула в ледяную, обессиливающую пустоту, оставила рубец где-то внутри, коему имя "суть", и ладонью теплеющей, ввергла в блаженную щедрость беспамятства.
...в далеком куполе небес, сонно щурились на мир мириады звезд. Оттуда, сверху, свыше, медленно кружился и падал снег, укрывая под собою ночной город, крыши домов, темноту переулков и сокрытую от людского взгляда крошечную купель затерянного дворика в Бездне. В сбитом в какое-то фантастическое гнездо покрывале снятых одежд, лежал Органист, и пронзительно-пусто было вокруг, и не трогал девственно-чистый снег никакой след, ведущий прочь. Лишь длинный, теплый зимний плащ, укрывавший утомленное человеческое тело, согревавший истерзанную душу плотностью ткани, бережностью драгоценной меховой подкладки, был свидетельством того, что у диковинной, всеобьемлющей, иссушающей слабости был плотский и духовный исток, синеокой ночной ведьмы подарок.
Забота? Щедрость? Мимолетных желаний отзвук, в вескости, укрывающей тонкие плечи Иннен воплощенный? Кто ведает...

Подпись автора

А вы тоже всегда путаете болевые точки с эрогенными зонами?